День, в который



Автор: Sephiroth
Беты: ну, если бета - тот, кто читает текст в процессе и дает советы (не редактор!)... То по алфавиту: Fiery Cat, Jozloon, Manticora, Saint-Olga, Salome, Лукреция, Эми Ольвен
Муза: Fiery Cat
Рейтинг: R
Пейринг: Норрингтон/Джек Воробей
Примечание: интонации Воробья описаны по русскому дубляжу, авторские права на идею в кусочке, отмеченном *, принадлежат Salome
Дисклаймер: сами знаете, кому все принадлежит, и они нам не отдадут. Я взяла поиграться без спроса.





вернуться назад

VIII

Безмятежное солнце всходило над морем. Фонарщики тушили уличные фонари - завоняло погашенными фитилями; потянулся дым из печных труб - повара взялись готовить завтраки. В нижней, припортовой части города (где все фонари были давно перебиты, ибо местные жители полагали, что излишняя освещенность только мешает честным людям выходить по ночам на честный промысел) запирались двери борделей. Потные растрепанные девицы, зевая, расшнуровывали друг другу корсеты; служанки развешивали во дворах перины - для просушки и проветривания. В порту причалили баржи со свежей пресной водой из Рио-Кобры, Медной реки.

(До конца света оставалось несколько часов.)

Солнце разгоняло пленительную лазурь полутеней. На улицах запахло горячей выпечкой - ежась, потянулись в утренний обход булочники с плоскими корзинами на головах. Загремели по мостовым колеса телег. Щелкали бичи. На набережной хриплые спросонок голоса уже предлагали жареную рыбу, устриц и креветок, фрукты, овощи и дешевую распродажу имущества посаженного в долговую тюрьму. Солнечные блики сияли в сточных канавах, сверкали капли на листьях овощей. В корзинах, придавленные камнями, шевелились черные крабы.

Город пах морем. Этот город всегда пах морем; море дремало в утренней дымке, булькало у свай причала... В доме командора грохали двери; стиснув зубы, Норрингтон терпел, пока негр-слуга лил ему на голову ледяную воду из кувшина. Вода звонко падала в серебряный таз. Струйки текли за ушами и по голой спине.

Обстоятельство, еще накануне недостойное внимания, вдруг показалось важным: сегодня командор был приглашен на церемонию бракосочетания мистера Энтони Уайта, крупного торговца, с девицей Аделаидой Кайм, дочерью его же компаньона.


Если бы кто-нибудь осмелился сказать мисс Аделаиде Кайм, что в ее решении назначить собственную свадьбу всего тремя днями позже свадьбы дочери губернатора изрядную роль сыграло тщеславие, она, верно, оскорбилась бы до глубины души. И тем не менее в это ясное утро - утро 7 июня 1692 года, - сравнения занимали отнюдь не последнее место в ее мыслях. Мисс Суонн не пользовалась симпатией мисс Кайм - не пользовалась никогда, а уж с тех пор, как однажды публично едко высказалась по поводу наружности и вкуса последней, напряжение между двумя первыми невестами Ямайки достигло высшего накала.

А между тем, хоть способ, которым мистер Оливер Кайм, отец Аделаиды, сколотил себе состояние, и нельзя было счесть полностью безупречным (свою карьеру одного из крупнейших работорговцев Карибского моря он начал с болонки, украденной в порту у благородного джентльмена, остриженной овечьими ножницами, завитой щипцами, выкрашенной хной и втридорога проданной благородной даме под видом китайской священной собачки), ныне размерами этого самого состояния он вполне мог потягаться с губернатором Суонном. И невеста, в платье из негнущейся серебряной парчи, в жемчужной диадеме, с жемчужными серьгами почти до плеч - такими тяжелыми, что их пришлось прикрепить к ушам проволокой, чтобы не порвать мочки, - имела все основания гордиться собой. (Возможно, узнай она, что молодая миссис Тернер, наблюдавшая свадебную процессию (четверка сивых цугом, с вплетенными в гривы лентами и белыми розами, в белой позолоченной коляске с откинутым верхом - жених с невестой) из окна отцовского особняка, обозвала ее индюшкой в гобелене, это подпортило бы ей настроение, - но этого ей так никогда и не суждено было узнать.)

...Собор святого Павла был полон сливками ямайского общества. Свадьбу почтил присутствием губернатор, которого больше интересовало деловое сотрудничество с мистером Каймом, чем дрязги юных дам; командор сделал попытку тихо сесть в углу - но был пресечен в этом намерении отцом невесты, ухватившем его под руку и вытащившем на почетное место в первом ряду.

На Норрингтона косились: мужчины - со слегка пренебрежительным сочувствием, дамы - кто игриво, кто с искренней жалостью. Несостоявшийся жених губернаторской дочери выглядел тяжело больным, и парадный мундир только усугублял это впечатление. Одет командор был с иголочки, парик его был тщательно завит, - и чисто выбритое, но бледное, отекшее, с мешками под воспаленными глазами лицо... Ужаснулся даже губернатор - положив руку на шитый золотом обшлаг командорского мундира, шептал на ухо:

- Друг мой, нельзя же так! Побойтесь Бога... Я понимаю ваши чувства, но...

Норрингтон молчал. Вынужденный сидеть очень прямо - поскольку впереди не было ряда кресел, на спинку одного из которых он мог бы опереться, - невидяще глядел прямо перед собой; больше всего ему хотелось ответить: "Не понимаете". Что сказал бы губернатор, узнав, что измена (да и можно ли это назвать изменой?) его дочери уже не имеет к мучениям командора никакого отношения?

Наткнувшись глазами на неподвижный взгляд командующего флотом, мистер Эскью, крупный торговец пряностями, мигом вспомнил, что за последнюю партию перца, привезенную на его склад под покровом ночи, не уплачены торговые пошлины, и ощутил слабость в коленях. Мистер Дэвидсон мысленно помянул недобрым словом нескольких пиратских капитанов, бывших его неофициальными деловыми компаньонами - собственно, их бурной деятельности фирма и была в значительной мере обязана своим процветанием; в частных беседах милейший мистер Дэвидсон (известный в некоторых кругах под кличкой Акула Боб) твердил, что нарушать закон его вынуждает единственно забота о благополучии шестерых детей, - но меньше всего ему хотелось бы осиротить этих самых детей, угодив за решетку.

И даже приходскому священнику отцу Майклу совсем некстати пришла на ум золотая чаша для святой воды, проигранная в покер в заведении Рыжей Бесс. Норрингтону, который смотрел, но не видел, бросилось в глаза именно побледневшее лицо духовного пастыря; командор поспешно отвернулся - внутренне содрогнувшись, ибо смотреть в глаза священнику ему было стыдно. Будучи всецело поглощен размышлениями о собственных грехах, он не удивился бы громогласному изобличению - и даже гласу Божьему, повелевающему немедля выгнать преступника из храма, не удивился бы; мысль о том, что за умеренную мзду достойный пастырь блудных душ Порт-Ройала согласился бы хоть публично обвенчать его с Воробьем, разумеется, не могла придти ему в голову.

Солнце било сквозь стекла витражей - красные, зеленые, синие; Дева Мария в развевающихся одеждах указывала младенцу на страждущих грешников. Никогда в жизни Норрингтону не пришло бы в голову... собственно, ему вообще не приходило в голову, что он окажется способен на ТАКОЕ... но даже с учетом этого - даже предположить, что двух суток грубого, грязного, противоестественного... э-э... ввергнувшего его душу в мерзостную пучину содомского греха... и с кем?! С откровенно полусумасшедшим отщепенцем, преступником, грабителем, убийцей, которого он сам дважды едва не повесил, которого... с которым...

Что пары суток в обществе Джека Воробья окажется достаточно, чтобы начать физически страдать от его отсутствия.

...Все утро командор жевал зерна кофе, чтобы отбить запах перегара; он покорно выпил подсунутый кухаркой горький отвар каких-то трав, который якобы должен был снять тошноту; он вообще не хотел никуда ехать, и не поехал бы, - но слишком не хотел выглядеть страдальцем. Брошенным женщиной, проигравшим испанцам, спасенным пиратами... достойным жалости.

Возможно, ему лучше было бы остаться дома.

...Невеста вступила в собор под руку с отцом; впереди бежали две девочки лет по шести - одна в розовом платьице, другая в голубом, - рассыпая из корзинок белые розы. Белые лепестки на красной ковровой дорожке; розы цеплялись за подол невесты и тащились следом, розы давили каблуками...

(До конца света оставалось полчаса.)

По слухам, один из предков мисс Аделаиды по материнской линии был испанским мараном и бежал в Англию от преследований инквизиции. Во всяком случае, в жгучей брюнетке с орлиным носом и плохо выщипанными усиками над верхней губой, несомненно, чувствовалась испанская кровь. Мисс Аделаиде не исполнилось еще и семнадцати, но выглядела она, как часто бывает с девушками южного типа, на все двадцать пять. Вдобавок, если верить сплетням, которые доносил до Норрингтона неугомонный Гроувз - большой любитель поговорить о дамах вообще и богатых наследницах в частности, - злая поговорка о том, что мушки изобретены, дабы прикрывать прыщи, в случае мисс Аделаиды полностью соответствовала истине. Во всяком случае, крупная мушка в форме сердечка красовалась у невесты прямо посреди лба, - а уж в этом даже неискушенный Норрингтон, дай он себе труд над этим задуматься, не усмотрел бы ухищрения кокетства.

Но Норрингтону не было дела ни до невесты, ни до свадьбы, ни до жениха - маленького, кругленького, но феноменально обаятельного человечка в вечно съезжающем набок парике (злоязычный Гроувз клялся, что под париком мистер Уайт лыс, как бильярдный шар). Жениху было за сорок - тем не менее все городские кумушки в один голос утверждали, что мисс Аделаида влюблена без памяти.

...Солнце било сквозь стекла витражей. Солнце стояло в зените; заштилевшее море было зеркальным. Мелкие волны набегали на песок; плавник акулы вспорол воду у самого причала - мелькнул и исчез... Чернели в сияющей ряби рыбачьи лодки. С баржи, привезшей пресную воду, скатывали бочки. Прогибались мостки; в бочках гулко плескалось.

Порт-Ройал доживал последние минуты, не ведая об этом. Дозорные прохаживались по стенам фортов - скучали, изнемогая на солнцепеке; купцы в лавках утирали пот париками, и очумевшие от латыни школьники с тоской косились за окно. Близилось время обеда.

...Часы Норрингтона показывали одиннадцать часов сорок одну минуту; на его глазах минутная стрелка дрогнула и сдвинулась, - сорок две...

Мир рухнул.

Со звуком, похожим на подземный гром, провалилась земля; командор, оказавшийся на четвереньках, успел выдернуть ногу из-под опрокидывающейся скамьи. Вокруг истошно кричали. Ворочались упавшие. Клубилась пыль, в пыли чихали и кашляли. Пол уходил из-под ног - ломались каменные плиты в три дюйма толщиной, ползли со скрежетом; пол где ввалился, где вспучился буграми - пол накренился, и скамьи съезжали, опрокидывались, сталкивались...

Миссис Дэвидсон, супруга негоцианта, завизжала так, что изо рта ее выскочила вставная челюсть - угодив, как на грех, в вырез платья; прибежавший на помощь супруг, и без того оглушенный акустическим ударом, при виде торчащих из жениного декольте зубов оступился, опрокинув скамью. Скамья рухнула миссис Дэвидсон на подол, пригвоздив почтенную даму к месту.

Сверху начали падать камни.

Приступ тошноты случился некстати. Норрингтон вскочил - и, держась за живот, замер согнувшись, с приоткрытым ртом. Едкая жидкость из желудка подкатилась к горлу - стиснув зубы, сглотнул. Земля ходила под ногами. Пыль клубилась в разноцветных - сквозь витражи - солнечных лучах. Звонили колокола собора - дико, вразнобой...

И вдруг - на глазах, будто в кошмаре, - качнулись стены, сверху посыпался мусор; сминалась, вспучивалась свинцовая оправа витража - брызнул на головы дождь цветных осколков...

Сквозь опустевшую оправу - перекрученную, щерящуюся зубами осколков, - светило солнце.

- А-а-а-а!

Кричала невеста, стоя на четвереньках на сбитой ковровой дорожке - среди разбросанных роз; мистер Эскью, первым рванувшийся к выходу, с разбегу перепрыгнул через нее. Опомнившаяся толпа ринулась к выходу - спотыкаясь, давясь, толкаясь, кашляя в пыли; трещали под ногами дамские подолы. Чей-то брошенный парик остался лежать у подножия рухнувшего алтаря. Земля дрогнула снова - рухнула, покатилась по каменным плитам раскрашенная гипсовая статуя Девы Марии. Мистер Дэвидсон, обхватив рыдающую от ужаса жену за обширную талию, а ногой наступив ей на платье, пытался оторвать застрявший кусок. Подбежавший командор обрезал подол саблей.

В дверях давились. Норрингтон отшвырнул кого-то - лысого, неузнаваемого, с брызгами слюны на подбородке и выкаченными белыми глазами; крикнул, что зарубит любого, кто сунется вперед женщин и детей. На какой-то момент воцарилось замешательство; оскаленный, в сбившемся парике командор успел за локоть вытащить из толпы разряженную старушонку в кружевном чепце, с морщинистой грудью в не по возрасту глубоком декольте, - вытолкнул на улицу.

Земля вновь ушла из-под ног. Снаружи, за спиной Норрингтона, что-то с грохотом рушилось; мир был полон истошными воплями, собачьим лаем, визгливым ржанием коней, - и, перекрывая все, гудели колокола - надрывались, звали на помощь...

Стены собора, только что кренившиеся внутрь, вдруг распахнулись, - и дальняя, восточная, рухнула, распадаясь. В грохоте сотряслась земля. Грянул многоголосый вопль.

В поднявшейся пыли отличить женщину от мужчины можно было бы разве что ощупью. Обезумевшая толпа, несомненно, затоптала бы Норрингтона, - но охранять двери больше не было нужды - люди бросились в другую сторону, полезли через груды битого камня. Впереди всех, подобрав полы камзола, вприпрыжку бежал губернатор Суонн - босой на одну ногу; на бегу стряхнул и вторую туфлю.

Командор выскочил на улицу - слезились запорошенные глаза, уши закладывало от грохота. Все вокруг рушилось - но ничего не было видно в пыли. Земля ползла под ногами. Грохот, крики - и колокольный звон...

Он все же не устоял на ногах. Ударился коленями и снова локтем - будто назло, снова правым, покатился... Но даже не почувствовал боли. Он лежал ничком на этой содрогающейся земле, вцепившись в расползающиеся под пальцами булыжники мостовой.

Будто ожили легендарные киты, на которых, как верили древние, стоит земля, - заворочались, ударили хвостами... В мире не осталось опоры. Земля, сама земля...

Ветер налетел внезапно. Несколько коротких порывов - и шквал. Захлопали двери и ставни, полетели листья и сорванное с веревок белье; что-то покатилось с металлическим звоном - блюдо, что ли; ветер хотел оторвать человека от земли - швырнуть, протащить по мостовой... Норрингтон вцепился, вжимаясь, распластавшись по камням. Держался всем телом, носками сапог... Дышал сквозь зубы, уткнувшись в рукав; перед глазами были только булыжники, ползущие с глухим слитным перестуком. Стоило обернуться и вдохнуть ветер - разорвало бы легкие.

Впрочем, ветер унес пыль. Стало видно.

Кругом бежали люди. Протащило обломанную молодую пальму - ударило в кирпичную стену. Ветер рвал одежду, трепал волосы на затылке - парик давно унесло... Откуда-то долетел запах дыма - должно быть, разбило печь...

Закричала женщина - близко; приподняв голову, он увидел - в белом платье с надутым ветром кринолином женщина бежала, спотыкаясь, выставив перед собой руки; ее почти несло, она все пыталась за что-нибудь схватиться и не могла...

Элизабет, вспомнил он. Элизабет... Приподнялся, сжимая зубы, чтобы не вдохнуть; внизу губернаторский дом белел в зелени сада. Где она?! С ней Тернер... с ней ли? Песком хлестнуло по лицу, запорошило глаза; где она?! Что с ней?!

Он не знал, куда бежать.

А потом он увидел гавань. Щурясь, сквозь растопыренные пальцы, которыми пытался прикрыться от секущего лицо песка...

Ветер вывернул пальмы на берегу - торчали корни. Море уходило из гавани. Море отступало на глазах, ветер расплескивал лужи, а волны бежали вспять, и за ними оставались: рыбачьи лодки, клочья тины, еще, несомненно, множество неразличимой отсюда дряни, наполовину погребенной в песке... Обросшие снизу водорослями, нелепо высокими показались сваи причала...

И кто-то лежал в песке ничком, уткнувшись головой и неловко раскинув руки.

Он подумал, что в море сейчас ураган. Что "Жемчужина"... Стиснул зубы, замотал головой, вытрясая мысль; на зубах - песок. Ветер выл, свистел в ушах.

Вскинулся, увидев, как кренится на борт "Разящий" - море отступило так далеко, что стоявшие в гавани суда сели на мель. Кто-то прыгнул с борта - бежал к берегу; за ним - еще двое, еще один... С корабля им кричали, размахивали руками.

Бежать им было далеко. И все же, возможно, это было разумно - ведь все знают, что бывает, когда море отступает.

Оно возвращается.

А он был здесь. Он был ответственен за этих людей там, за гибнущие в гавани суда...

- Сэр...

Он услышал ее сквозь грохот и вопли, сквозь вой и свист ветра. Дрожащий детский голосок; девочка стояла на пороге собора. Маленькая блондинка в пышном розовом платье, одна из двоих, разбрасывавших розы...

А у ее ног, отделяя собор от улицы, в земле расползалась трещина - ширилась, вот уже фута полтора шириной... уходила под обнажившийся фундамент собора... А стены собора сотрясались, и падали камни.

- Прыгай! - крикнул он; крик унесло ветром. Он захлебнулся ветром - едва успел зажать рот ладонью. Ударившись грудью о землю, закашлялся...

Она держалась за дверной косяк - ветер трепал платье, волосы... У нее зашевелились губы - но на сей раз он уже не услышал. С трудом оторвал руку от земли - замахал, показывая.

Выступ стены все же защищал ее от урагана - она могла кричать. Тонкий отчаянный выкрик:

- Я боюсь!

Возле уха у нее из волос торчали вылезшие шпильки - две. Одна торчала дальше, другая меньше. А трещина все ширилась, все расползалась - три фута... четыре...

Он пополз. Цеплялся за камни; вот она, трещина... Он прыгнул - с четверенек; его подхватило, швырнуло, ударило о косяк... Вцепился; свободной рукой сгреб девчонку, прижал, - оттолкнулся, рванулся обратно...

Его швырнуло снова - вбок; трещина распахнулась пропастью. Край, только что бывший под руками, оказался дальше; Норрингтон успел выбросить девочку наверх. Ударился о край трещины подбородком, локтями - руки упали на землю, впились...

Булыжники ползли под пальцами. Саднил ободранный подбородок; земля крошилась. Норрингтон увидел над собой круглые от ужаса девчонкины глаза; кровь текла у нее из разбитой губы... ("Неужели это я ее?..") Оглянулся - через плечо; показалось - или собор накренился?

Грохот потряс землю. Колокольный звон оборвался гулкими ударами - сквозь ветер, сквозь всю адскую какофонию гибнущего мира - долгое гаснущее гудение металла... Колокольня рухнула.

Бог отвернулся от Порт-Ройала.

Девочка закричала, сидя на мостовой, - и ветер задушил ее крик; она скорчилась, отворачиваясь, заслоняясь руками... Норрингтон висел на остатках брусчатки - пытался подтянуться.

Он хотел крикнуть. Позвать на помощь.

- Помо... а...

И не хватило дыхания. Прозвучало так тихо, что он сам себя едва расслышал.

Ноги болтались в пустоте.

Он не сразу понял: что-то изменилось, землю встряхнуло снова, и трещина начала закрываться.

Схлопываться, как западня.

Он висел, не чувствуя боли в онемевших пальцах. Выворачивая шею, глядел через плечо: все ближе - противоположный край, ползущие струйки песка и оборванные нитки корней... Трещина смыкалась, готовая навалиться тоннами песка и глины, вломить ребра в легкие, сплющить в лепешку...

Перебросил руку на другую сторону, оттолкнулся ногами от смыкающихся стен разлома, и - выскочил, ветром откатило в сторону...

Повезло. Он приподнялся на руках - руки тряслись; девочка кричала.

Кричали все. Никогда в жизни командор не слыхал таких воплей; оглянулся...

Море вернулось. Там, внизу, седое от сплошной пены море с плеском и шумом накатывалось на колышущуюся набережную - а набережная ходила ходуном, сотрясалась, ползла; а в гавани вздымались пенные валы, и за ними едва виднелись верхушки накренившихся мачт. Мелькнул мокрый киль, еще мачта - обломок... "Разящий" еще держался, но без балласта он был слишком легок - его швыряло, заваливало...

Якоря не могли удержать суда - якоря тащило. Маленький шлюп "Вэнди" на глазах у Норрингтона буквально разорвало пополам рывками якорных канатов - исчезла вся носовая часть вместе с фок-мачтой и битенгом. Тонущий остаток шлюпа развернуло бортом к волне, завалило набок - и так, почти опрокинутый, в пене понесло к берегу.

Сразу на нескольких судах, должно быть, перерубили якорные канаты, чтобы попытаться выйти из гавани. У шедшего первым голландского брига сорвало кливер, и бриг врезался в шедшую следом "Викторию", один из фрегатов ямайской эскадры; матросы рубили перепутавшиеся снасти, а суда между тем несло к берегу, и кипящие пеной волны перекатывались через палубы...

Море наступало на город. Вода разливалась. Улочки внизу, у подножия холма, уже затопило; вода поднималась, орущие люди, захлебываясь в бурлящих потоках, цеплялись за печные трубы на крышах, за остатки стен... Уносило целую толпу.

А здесь, на холме, вокруг была вздыбленная площадь с рушащимися домами; дома раскачивались и падали, распадаясь на куски; пыль и грохот, падали камни, валились колонны... Промчалась карета, увлекаемая обезумевшими лошадьми. Ветер рвал одежду с бегущих. Земля то проваливалась, то вставала дыбом, и его, как на волнах, качало и швыряло на этой обезумевшей земле, за которую он, срывая ногти, пытался цепляться.

Сквозь замутившую небо пыль плоским мутно-красным диском глядело солнце.

Внизу, покачиваясь, плыл дом - опрокинутая набок деревянная хибарка; с торчащих свай еще свисали клочья травы.

А потом он взглянул на губернаторский дом - и не увидел его. В зелени сада белели развалины, по ним лезли люди...

- Э-элизабе-ет!..

Кажется, девочка испугалась.

...А потом волны выплеснулись на площадь.

Вода поднималась. По колено; по пояс... Это были настоящие морские волны, они толкали, угрожая сбить с ног, а под ногами ходуном ходила земля... Вода с шумом лилась в разверзающиеся в земле трещины - теперь их место указывали воронки.

Командор держался за фигурный каменный столб, оставшийся от чьих-то наполовину сорванных ворот - одной рукой, на другой сидела девчонка. Волны толкали, швыряли, одной руки было мало... а девчонка душила его, изо всех силенок обхватив за шею, - упираясь в столб локтем, чтобы не задавить ее между собой и столбом, он пытался заслонить ее от ветра. Оглядывался поверх ее головы - щурился, брызги летели в лицо...

Залитая водой площадь казалась морем; кругом барахтались люди, хватаясь за что попало... Проплыла собака - загребая лапами, повизгивая, - с волны на волну. Плыло все, от горшков и окованных сундуков до измочаленных пальмовых стволов; на крышке одного сундука, вцепившись когтями, сидела кошка - мокрая, взъерошенная, глянула дикими глазами. Ветер рвал пену с волн.

Волна толкнула в грудь - ударила о столб; Норрингтон едва удержался на ногах. Окатило с головой - он затряс головой, заморгал, отряхиваясь... У девочки шпильки торчали из прилипших волос. Большие серо-голубые, круглые от ужаса глаза - совсем близко. Веснушки... Он забормотал что-то успокаивающее; пытался поднять ее повыше. Капли стекали у нее по щекам, как слезы. Или она плакала?.. Мокрые ресницы...

Всеобщий вопль был таким, что он обернулся. Все смотрели на море; а море...

Вал кипящей пены катился к берегу - вздымался, высился на глазах; эта волна была уже выше всех городских зданий... выше собора... А на гребне волны поднимался его "Разящий" - с обломанной грот-мачтой, оборванными парусами, а на палубе еще были люди - тоже кричащие, цепляющиеся за обрывки вантов, за что попало... И слепяще-белая, льдистая пена заворачивающегося гребня...

У девочки кровоточила губа - капли на подбородке окрасились кровью. Должно быть, он все же толкнул ее там, на пороге собора... Девочка заерзала на его руках - отвернулась, теперь она тоже глядела на волну. И молчала; почему-то молчала, а вокруг орали...

Солнце просвечивало взбаламученную толщу волны, и там чудились обломки судов и замершие в ужасе рыбы.

Кто-то, кажется, пытался бежать, разгребая воду, - но по грудь в воде не убежишь; кто-то с плеском плыл... Мысль о неизбежной смерти пришла в голову Норрингтону только сейчас.

Не убежать, не спрятаться... Он все еще инстинктивно пытался заслонить девочку - руками, плечами... Жизни оставались секунды.

"Значит, вот как все кончится?.."

...и он больше никогда не увидит...

Конец пальмового ствола застрял в щели между вторым столбом и висящей на одной петле половиной ворот - чугунной, ажурной... Застрял наискосок - бывшей верхушкой с обломками листьев вверх; ветром его развернуло - ствол качнулся, описывая дугу...

Удар обрушился командору на затылок. Боль; мгновенная обморочная тошнота. В глазах померкло.

Он уже не услышал, как вскрикнула девочка - падая, ведь его руки разжались; и уже не почувствовал, как сам ткнулся лицом в воду.

В этот миг волна рухнула на город.



читать дальше

вернуться на главную страницу с прозой

Сайт создан в системе uCoz