назад

Портключ прямо в сон. Я не успеваю даже встряхнуться, поймать ускользающую мысль о палочке, и тут же получаю.

И Экспеллиармус, и Ступефай, и Иммобилус.

И холодный зеленый взгляд, который невозможен.

Потому что её же…

- А ты похорошел, лягушонок.

О нет.

Я, наверное, произношу это вслух, потому что она смеется – хрипло и весело, как тогда, и возражает.

- О, да.

Шорох справа, я могу только скосить глаза. Серые брюки, серые туфли.

- Дорогая.

Этот француз, Лемель, склоняется к её руке.

- Рабастан, милый, спасибо… Руди уже приготовил все внизу, его можно отправлять…

Брат её мужа. Ему даже не надо было менять внешность.

Мерлин, как это получилось? Какой я идиот.

Еще больший идиот, потому что говорю, еле шевеля губами:

- Но вас же…

- Потом, лягушонок, потом. Там… Но сначала.

Я вижу её палочку, направленную на мою руку. И я все-таки кричу, потому что я не знаю, что сильнее – новая боль или память о той, и разрывающаяся чуть ли не по старым шрамам плоть, и… снова...

О-о-о-о!!!

На сей раз – это подвал. Странной пятиугольной формы, с дверью в стене-основании, с какой-то кучей черного тряпья в углу, напротив моего угла, и с… я приглядываюсь – со странной посудиной между мной и кучей.

И я не привязан к стене, а прикован на какую-то цепь.

Посередине стоит стул с высокой спинкой, и она – словно скомандовала Сонорус – громко вещает, восседая на этом странном троне.

-…благодарить моего супруга…

Еще один мужчина, чуть ли не копия Лемеля, но постарше, смотрит на неё с любовью, как будто она – девочка, получившая долгожданную игрушку.

-…и нескольких волшебников, которые подвернулись весьма кстати…

Их не проверили. Как …просто, все же знали, что Лестранжи – там, и, когда их нашли, …тела даже не обследовали. Оборотное зелье? Вряд ли. Скорее, более надежные чары.

Проще думать об этом, чем о пальцах.

О том, что я – не виноват, например.

Только это ничего не меняет.

- Правила игры несколько изменились, мои дорогие. Никакой беспалочковой магии здесь не будет. Ничего и никого здесь не будет, кроме вас…и нас.

Я не понимаю. При чем тут беспалочковая магия, в которой я – почти ноль?

- Мы поумнели, представьте себе. И долго-долго готовились.

Она легко спускается со своего стула-трона и подходит ко мне.

- Хочешь узнать, почему я выбрала тебя, лягушонок? Не твоего дружка, а именно тебя?

…На самом деле – да. На самом деле – ну почему я?

Но я молчу, с ней надо молчать, это я знаю точно.

- Ты, лягушонок, - моя ошибка. Можно сказать, роковая. Он, - Беллатрикс поворачивается и смотрит на мужа, - сумел убедить меня в этом, так что скажи спасибо Рудольфусу.

Я молчу.

- Ну! – она поднимает палочку, а двое мужчин моментально перестраиваются, поворачиваясь к куче тряпья.

- Я жду, лягушонок. Ты скажешь это. Хоть под Империо.

Я пережидаю всю формулировку и, давясь словами, произношу:

- Спасибо, мистер Лестранж. Я признателен, правда. Вы себе не представляете, как я благодарен вам…

- Фините инкантатем.

Хорошо, что я не успел позавтракать, потому что меня тошнит, но лужица непонятно-чего перед моими глазами, она…милосердна.



- …Но была еще одна ошибка, - продолжает Беллатрикс, отходя. – Не моя. Поэтому …более масштабная. В Его духе, - тут она прерывается, наверное, спазм, или ей не хватает воздуха, и тот, который муж, подхватывает её бережно.

- Но мы исправим и её. В годовщину…печальную годовщину… А пока… Ты понял, сволочь?

Я опять моргаю, следя за её рукой, продолжением которой стала палочка, но на этот раз она смотрит совсем не на меня.

Черная куча шевелится. Мама. Мама, этого не может быть.

Не то, чтобы я верил в то, что повторится история трехлетней давности. Я ни во что не верил, если честно, я и не думал об этом.

Но что-то обрывается внутри, когда я понимаю, что куча – это не куча.

Это просто складки грязной ткани. И страдание тоже, они сделали его таким.

Из тряпья появляется не бледное даже, желтое лицо. Он не видит меня; между нами стоит Беллатрикс, я сам углядел его чудом.

- Привыкайте друг к другу, милые мои.



Они выходят.

А Северус Снейп приваливается к стене, глядя на меня с отвращением.

И тут мне кажется… Ну, это действительно подходящий момент, наверное. Я стараюсь говорить ровно, потому что от боли хочется прикусить язык, перекинуть это режущее, рвущее ощущение в другое место, подальше от пальцев, я говорю, короче:

- Я не смог поблагодарить вас, сэр, за …за тот раз. Спасибо. – И, подумав, добавляю, - вы спасли мне жизнь. – Это не совсем так, и я добавляю еще, - вместе с Гарри.

Мне кажется, или брезгливость в его взгляде сменяется удивлением?

- Что, Империо включало в себя и благодарность мне, Лонгботтом?

И я опять не могу ответить, как в школе.

- Ну?

- Но это же правда, сэр.

Он кивает и замолкает.

Не знаю, что они делали с ним, кто его знает, вдруг он теперь всегда такой тухлый.

На нем не видно никаких внешних повреждений, в отличие от меня. Потому что я возил руками по рубашке, и прижимал их, и теперь все заляпано кровью. Три года назад, кажется, было легче, запястья были зафиксированы и болели…как-то отдельно от меня, сейчас же я не знаю, куда их деть, неловко шевелюсь, но ниже локтя ничего не чувствую - только боль. Недлинная цепь, обхватывающая мою лодыжку и уходящая в стену, тихо позвякивает, но перемещаться не мешает.

Я достаточно долго копошусь и слишком занят собой, не обращая внимания на тишину в углу напротив.

Поэтому меня так пугает гримаса, перекосившая его лицо, и струйка крови, вытекающая изо рта. Он ловит мой взгляд, или я охнул тихо, стирает кровь и опять закрывает глаза.

Он может шевелить руками. Не то, что я. Но, если он может…

Меня даже не обыскали. Отобрали палочку, пошлепали по карманам, ну, вынули носовой платок, какую-то мелочь… но.

Я просто хочу избавиться от боли. Хоть ненадолго. Хоть чуть-чуть. Так хочу, что мне плевать, кто поможет мне в этом.

- Сэр! Профессор…то есть… Сэр! Сэр, вы тоже… на цепи?

Глупый вопрос. Но в его присутствии ничего умного я сказать никогда не смогу, наверное.

- Блестящее умозаключение, Лонгботтом. Нет, я провожу здесь уик-энд.

- Сэр, мы не могли бы как-то…дотянуться друг до друга?

- Зачем? Хочется, чтобы кто-то погладил по голове?

И тут я некстати вспоминаю бабушку…нет, не Ба, а самого Снейпа, в бабушкином платье, того, Ридикулуса, которому нас учил Люпин.

Думаю, мой боггарт сильно изменился с тех пор.

Какой он был…милый, тот боггарт, если задуматься. У него не было зеленых глаз, и низкого голоса, и красивых черных волос, и…он был совсем детским.

- Лонгботтом! Что вы задумали?

- Простите, сэр. Я хотел попросить вас достать кое-что из кармана…руки…

Снейп, не говоря ни слова, пытается встать, и это получается у него только с третьей попытки. Это тоже пугает. Он всегда ходил быстро и почти бесшумно, по крайней мере, в Хогвартсе. Появлялся из-за углов, мгновенно исчезал в гулких коридорах, и его теперешняя физическая неловкость ужасна.

- Туда, - он двигает подбородком к углу между нами, тому самому, с посудиной.

- Что это, сэр? – спрашиваю я, пока мы добираемся до точки встречи. Цепи хватает ровно настолько, чтобы встать рядом с неким подобием ведра.

- Это, Лонгботтом, чудо неприятельской магии. Параша, единственный предмет, на который здесь наложены чары. Не считая стен и цепей, конечно.

- А запрет на беспалочковую магию… это - чтобы блокировать вас?

- Я потрясен вашей сообразительностью, - шипит он в ответ, - ну?



Ах да, карманы. Я подставляю ему одно бедро, потом второе, он неторопливо, может, ему тоже все время больно, обшаривает их.

- Теперь живете самостоятельно, Лонгботтом?

- Э-э-э…Сэр?

- Или бабушка вас не кормит?

Он дотрагивается до выступающей кости бедра.

- Просто все изменилось, сэр.

Я действительно похудел за три года. То есть, по сравнению с тем, каким я был после освобождения, я даже поправился, но все равно…

На его ладони лежит десяток семян. Маленьких, темно-зеленых. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не слизнуть их одним движением, как собака. Но так нельзя.

- Что это?

- Положите мне одно в рот, сэр. И …себе возьмите. Это должно помочь.

- Я спрашиваю: что это?

- Название вряд ли вам скажет что-нибудь. Пожалуйста.

Почему он издевается надо мной? Да и над собой тоже. В его руке сейчас – анальгетик, да такой, что через десять минут о боли забудешь напрочь.

Он сжимает кулак.

- Я жду.

- Это…это из Южной Америки, сэр. Мне подарили на симпозиуме…Это…как лекарство…Обычно используют листья, но в семенах концентрация целебных…тоже…

Я жалок, наверное. Мямлю, словно отвечаю плохо выученный урок.

И его взгляд – точь-в-точь, как на уроке.

Он кладет себе в рот одно семечко.

- Подождите немного, сэр. А потом – его надо жевать.

Я жду, затаив дыхание.

Когда Снейп сплевывает в ведро – слюна зеленая и пенится, все правильно, её сейчас будет очень много, слюны, но потом…потом…

Я вижу, как разглаживаются черты его лица, как будто боль, притаившаяся внутри, отпускает. Почему как будто? Так и есть.

- И мне, сэр.

Я чувствую на языке маленький твердый шарик, который начинает разбухать, заполняя рот, тоже старательно жую, вознося мысленные благодарности Рикельме, далеким кечуа и собственной рассеянности.

Снейп гораздо увереннее возвращается в свой угол, засунув оставшиеся семена обратно в мой карман.

- Да вы наркоман, Лонгботтом, - с удовлетворением сообщает он.

- Но ведь вам лучше?

Он молчит, не желая признавать мою правоту, наверное.

- Я хотел попробовать вырастить его у нас. Климат и почва, правда, не очень, но есть варианты…

Снейп уже спит. Значит, совсем отпустило.

Я устраиваюсь поудобнее. Пальцы просто саднят, а потом отупляющая легкость накрывает меня, и это так хорошо, так …

Я просыпаюсь от дребезжащего звука – как будто струя разбивается о что-то металлическое.

Впрочем, так и есть: Снейп стоит около этой самой параши, повернувшись ко мне спиной. Конечно, я тоже хочу в туалет. Или как это теперь назвать? Не важно, хочу, короче.

- Лонгботтом, - он услышал мою возню и разворачивается, - идите сюда.

- Зачем?

- Я жду.

Я подхожу, и он, опять неторопливо, начинает расстегивать мои брюки.

- Сэр!

- Вы что, собираетесь ходить под себя? - цедит он. – Даже если нас и прикончат, я не хочу провести свои последние часы в помещении, воняющем мочой, - и безжалостно добавляет, - как минимум, мочой.

Возразить действительно нечего, я, со своими руками, ни за что бы не справился с застежками, поэтому я молчу. Только внутри все съеживается, когда он, спустив мне трусы, чуть приподнимает мой член, прицеливаясь в ведро.

Я представляю, как это должно выглядеть со стороны, и нервно хихикаю.

- Меня радует ваш оптимизм. Быстро!

…Хоть бы отвернулся, что ли.

Но все в итоге получается, он даже покачивает член, стряхивая последнюю каплю, и одевает меня.

- Ваша застенчивость здесь неуместна. Это элементарная гигиена и дисциплина.

- Спасибо, сэр.

Он не удостаивает меня ответом, возвращаясь в свой угол, и морщится, опускаясь на пол. Действие семян закончилось, но, уже засыпая вчера, я подумал, что надо предложить ему…



- Доброе утро, лягушонок.

Они входят втроем, за ними плывут тарелки с какой-то серой размазней и кувшин с водой.

- Приятного аппетита.

Тарелки следуют каждая в свой угол, а я продолжаю стоять у ведра, рядом со мной приземляется кувшин.

- Я вижу, ты не помог мальчику облегчиться? – спрашивает Реми…или Рабастан, – что же ты, Северус? Ведь раньше тебя привлекали такие любители гербологии.

О чем они говорят? Бред какой-то, при чем тут гербология?

Но Снейп, вероятно, прекрасно понимает, о чем речь – я вижу, как ходит желвак на его худой скуле, и он стискивает челюсти еще сильнее.

Только когда дверь закрывается, он говорит, выдохнув:

- Двигайте свою тарелку к ведру, Лонгботтом.

- Тарелку?

- Я начинаю думать, что смерть – это всего лишь избавление от ваших глупых вопросов. Я покормлю вас. Хотя, если вы предпочитаете вылизывать посуду – не смею мешать.

Носком ботинка я подталкиваю тарелку к нему навстречу, потом мы садимся на пол у проклятого ведра, которое, хвала Мерлину, действительно самоочищающееся.

Снейп начинает кормить меня – быстро и неумело, так, что я чуть не давлюсь отвратительной пресной овсянкой. Он пережидает какое-то время, глядя на меня…чуть ли не виновато. Да нет. Мне просто показалось. Потом он дает мне попить и собирается отойти.

- Сэр, подождите. Возьмите у меня семена. Я все равно не смогу их достать сам.

Снейп запускает руку в мой карман, обшаривая его тщательнее, чем вчера, чтобы выскрести все, наверняка. И раскрывает ладонь. Мы чуть ли не одинаково шевелим губами, пересчитывая наши жалкие сокровища. Восемь штук. По одному в день.

- Забирайте, сэр. Я все равно не смогу их достать.

Он прикидывает что-то, глядя в мой угол.

- Нет, не так. Пополам.

- Я не смогу. Сэр.

- Сможешь, - он неожиданно переходит на «ты». - Аккуратно сбросишь их на тот кирпич – и будешь слизывать языком.

- Проще, чтобы вы…

- Проще будет, если я не смогу встать, а ты будешь любоваться на меня и пыхтеть от боли? Нет уж.

Он осторожно дотрагивается до моей кисти, и я прокусываю губу.

…Мерлин…

- Не надо её трогать, пожалуйста.

Тогда он перемещает пальцы, чуть сгибая мою руку и пристраивая четыре семечка в складке рубашки на локте.

- Аккуратней. Давай.

Мне удается донести их и сбросить почти точно, ну, по крайней мере, в пределах досягаемости.

Я ложусь, потому что овсянка, как бы пакостна на вкус она ни была, это – все-таки еда, и меня клонит в сон.

Но поспать мне не удается.



Она развлекается с Круциатусом сегодня. Руки, насколько я могу вспомнить, она не тронет еше пару дней, поэтому просто…

- Круууциииоооо, – выпевает её голос, как будто она солирует в хоре, так чувственно и нежно, и непонятно, как такое простое и милое слово может причинять такие муки.

Три… Пять… Потом я сбиваюсь со счета.

Когда я открываю глаза и облизываю сухие и колючие губы, подсохшая кожа царапает язык, она уже наклонилась над Снейпом, а братья Лестранжи, как верные оруженосцы, стоят у неё за спиной.

Там – тоже Круциатус, а потом что-то еще, я не могу разобрать слов, но действует неплохо, судя по тому, что Снейп тихо охает, и его вытянутая вперед рука судорожно скребет по полу.

- Прекрасно. Можно сказать, что я придумала это для тебя, Северус. Дальше тебе понравится еще больше, потому что …впрочем, не будем торопиться.

Я с трудом дожидаюсь, пока она уйдет, чтобы доползти до кирпича и слизнуть семечко. Снейп уже тоже жует, вздрагивая.

- Мне кажется, Лонгботтом, или три года назад ты был терпеливее?

- Я буду терпеливее, сэр, когда они, - я киваю на кирпич, - кончатся. А пока…

Я приваливаюсь к стене. Такое впечатление, что камни забирают и боль, и озноб и усталость.

- Когда тебя поймали? - спрашивает он сонно.

- Вчера.

- Лонгботтом!

- Простите, сэр. Второго июля.

- Десять дней, - бормочет он, - еще десять дней.

- Девять, - поправляю я. Сегодня - третье.

Он кивает, соглашаясь. Семян хватит на четверо суток, если использовать по одному. Потом – пять дней неизвестно чего, хотя почему неизвестно – пять дней чистой, незамутненной боли, а потом – третья годовщина моего освобождения. Гибели Лорда. И так далее, каждый волен праздновать свое.

- Нас найдут, - уверенно говорю я.

- Конечно. Сколько бы ты проболтался в том доме три года назад, если бы… Он прав. А тогда был Орден, и аврорат работал не так, как сейчас, а в полувоенном режиме, но все равно, без его помощи…

Не думаю, что он хочет лишний раз попрекнуть этой помощью, он просто пытается трезво оценить сегодняшнюю ситуацию.

- Как ты…

- Я был на переговорах. У моей компаньонки, Луны Лавгуд, вы помните её, сэр…?

Он опять качает головой, на этот раз – недовольно, давая понять, какого он мнения о людях, берущих в дело Луну.

Почему я так хорошо его понимаю? Это из-за семян, наверное, все приятно плывет перед глазами, и сонный дурман обволакивает нас, успокаивая.

- У Луны есть копии всех документов Лемеля-Лестранжа…

- Детский лепет.

Снейп пытается выпрямиться и, вероятно, что-то сказать или подумать, но потом снова съеживается, так удобнее, наверное.

- Хорошо, если твоя подружка жива, но за её память – не поручусь, - бормочет он. Я так и засыпаю – с мыслью о Луне, которая вообще ни при чем, настолько ни при чем, что малейшая угроза для неё представляется мне душераздирающей несправедливостью.

вперед